Молодые травы и почки наполнялись живыми соками земли, жизнь старалась проявить свою мощь.

      Вдруг открылись врата уничтожения. Латышская земля наполнилась ядом. Он впитался в почву, засорил воздух , кровавым паром закрыл солнце, чтобы новорожденный вобрал это с материнским молоком, чтобы женщина потеряла силу своих рук и свою нравственность, чтобы мужчина высох в рассцвете своих сил, потерял честь и стойкость своего духа, чтобы не смог уже давать новые ростки и держаться на ногах.

      Рука человека воздвигает памятник погаснувшей жизни, сама она остается в сердцах живых. Но тот, кто задумал погубить, искореняет до конца, чтобы даже камень умолчал, где и как много было уничтожено жизней. Где дороги мучений намечены кровью и руинами, там не остается свидетелей, чтобы не было никого, кто мог бы разгласить имена тех, кому преднадлежала эта кровь и кто построил эти в руины превращенные дома.

      Такая судьба постигла латышский народ.

      Кто же был тот изверг, который вылил этот яд на землю Латвии?

      Негодяем называют того, кто в темноте из укрытия подстерегает свою жертву, убийцей – того, кто в темноте с ножом бросается на прохожего. Но как назвать ту жуткую силу, которая оставила после себя мертвых и развалины, как назвать страшное бытие, существование которого непостижимо уму и сознанию? Человечеством невиданные ужасы и реки крови принесла эта чужая власть.

      Мученики и ссыльные молчат, их страдания кончаются вместе с их жизнями, их стоны слышат лишь небеса, но обиды, унижения и стыд брошенных в кладбищенские ямы не стихнут вовек. Кровь уничтоженных жаждет мести, даже земля, скрывающая их, не умолкнет, пока Бог, природа и правда не снимут боль, нанесенные телу и душе униженного, безоруженного, закованного латышского народа в час его страдания.

      Земля открылась. Она отдала тела жертв и показала кошмары, глубину опустошения и страданий, которые таил в себе год ужаса. Какими словами выразить ту бездну бесчеловечности, на грани которой стояли латыши, обреченные на погибель.

      Образы и свидетельства того времени пусть говорят сами за себя. Ими сказанное, требующее возмездия, пусть никогда не исчезнет из сознания латышей.